(Письмо из Америки).

Три месяца прошло, а впечатления все еще первые. Вернее сказать, их очень много, в них трудно разобраться, и было бы неосмотрительно говорить, что я могу из них составить хоть какой-нибудь вывод.

Однако постараюсь добросовестно, хотя и бегло, набросать здесь несколько штрихов.

Я ждал, что буду подавлен видом небоскребов. Нет, не подавлен. Во-первых, ни одного шестидесятиэтажного дома нет. Самым высоким зданием считается здание Вулворд-бильдинг в 55 этажей, считая все башенные надстройки. Действительно, это настоящее чудо современной строительной техники, стройной красивою башней возвышающееся над Даун-Тауном. Высота - 750 футов от тротуара. После него идет, если я не ошибаюсь, 40-этажная башня Метрополитена, возле Мэдисон сквер. Затем - здание Сити-Холл, по-нашему - городская дума, заканчивающаяся колоннадой, напоминающей башню храма. Затем - Хеккшер-бильдинг, Уайд-бильдинг, Банкерс-Трест, Эквиттейбль-бильдинг, Отель Пенсильвания и некоторые другие величайшие здания Нью-Йорка, от двадцати пяти до сорока этажей. Но, в общем, таких зданий не так уж много. Обычный же тип новейших домов в Нью-Йорке 15, а преимущественно 13 этажей, но так как высота самых этажей в американских постройках не столь значительна, как, например, в семиэтажных зданиях Парижа, то такой 13-этажный дом не многим выше 7-8-этажного дома в Европе.

Трудно привыкнуть к этим кубическим столбам, часто не равным по ширине и высоте, но скучным и однообразным по виду, в большинстве кирпично-красного цвета, то и дело перемежающимися с разнокалиберными старыми и малыми домами и домиками, а нередко и с пустырями, заваленными мусором и ничем не огороженными.

Действительно, мое первое впечатление от Нью-Йорка - это необычайное обилие, в особенности днем и вечером, носящихся по ветру обрывков бумаг и брошенных прочитанных газет, клочков реклам и прочего бумажного хлама. Правда, рано утром все это смывается, только американцам доступной техникой и быстротой, но к полудню в воздухе, на тротуарах, а так же асфальте улиц и в парках, снова раздражающая, пляшущая, ползающая и шуршащая бумажно-мусорная рухлядь. Здесь - весь вчерашний газетный крик, осыпь нового делового сегодняшнего дня.

За прошлые три месяца не один раз собственными глазами видел на больших центральных улицах перед раскрытыми лавками дохлых кошек и собак. Здесь правило: накопившийся за день мусор складывать в особые цинковые ведра, стоящие на тротуарах, но большинство обитателей складывают свой мусор в бумажные мешки. Однако некоторые украдкой, а то откровенно, бросают его на тротуары. Иногда мусор не убирается дня два. Кошки, всегда здесь грязные, разрывают мешки, выискивают остатки съедобного, а ветер, который здесь почти всегда очень порывист, разметает все доступное по асфальту.

За это время вы можете видеть выброшенные в мусор столы и стулья, ванны, кровати, матрацы, обувь целыми связками, шляпы и бесконечное количество чуть поврежденных зонтиков. Более того, на пустырях, где-нибудь под откосом скал, которые вы встретите среди нью-йоркских кварталов, вы можете нередко увидеть тяжелые части машин, брусья мрамора, товарные укупорочные ящики и даже старые негодные автомобили.

Характер мусора то и дело напоминает вам и о спешке, и о недосуге, и о небрежности, и о том громадном перепроизводстве товаров, когда купить можно с большой льготой или в рассрочку, что выгоднее, нежели вывезти за свой счет старую вещь куда-либо на рынок и искать для нее покупателей.

Между тем, мне называли имя чудака-миллионера, который обставил всю свою квартиру утварью, подобранной на улице.

Несмотря на то, что Нью-Йорк существует уже столетия, он до сих пор производит впечатление заново строящегося города. Все это нагромождение камня и железа, эти бескрышые кубы, издырявленные бесчисленными окнами и разрыхленные по вечерам бесчисленными огнями, все это, задыхающееся в собственном угарно-дымном дыхании, распластанное на сотнях квадратных миль, неустанно и гулко гудущее чудовище все еще как будто не очистилось от мусора перворождения и не предвидится срока окончания его строительства.

На моих глазах на Вест-Энд-Эвеню и 104 улицы стояло шесть жилых, прекрасных пятиэтажных особнячков, и вот в один прекрасный день все жильцы покинули свои дома, и ровно через две недели на этом месте образовался пустырь. Я каждый день, проходя мимо, имел возможность наблюдать, с какой беспощадностью ломалось и бросалось в мусор железо, дерево, двери, окна и все, не исключая мусора и кирпича, куда-то увозилось. В течение следующих двух недель особая с длинной шеей, как у жирафа, и с безобразной хищной головой землечерпательная машина наклонялась, бодала рогатым лбом землю и камень, поднимала сразу десятки пудов тяжести и, поднося ее над грузовой машиной, раскрывала страшный рот и харкала все это для отвоза. В течение следующих двух недель муравейник бурщиков, держа в руках электрические буры, сверлили камень и, покрывая заложенные мины особым плетенным из железных арканов полотнищем, при страшном гуле, взрывал и взрывал, пока, наконец, из глубины огромного колодца из этого же камня начали возвышаться стены одного огромного, и надо думать, пятнадцатиэтажного доходного дома.

И все-таки, когда вы проноситесь по воздушной линии элевейтора, вы то и дело видите ужасающую перенаселенность множества закоптелых, тесных домов, и вы поражены тем, как жители могут выносить непрерывный грохот несущихся мимо их окон бесконечных поездов, и днем и ночью дышать перегаром бензина, нефти, каменного угля и зельем всевозможных испарений города с населением в семь миллионов жителей.

Но было бы неправдою сказать, что Нью-Йорк безобразен, или даже некрасив. Напротив, как город - воплощение всей суммы благ цивилизации он величествен, строен и даже прекрасен. Надо уметь видеть его лицо отвлеченно, надо видеть его с птичьего полета и лицом к лицу, надо промчаться по живописнейшей, протянувшейся верст на пять Риверсайд Драйв, пройти ночью по 42 улице театров и увеселений, пройти по беспечному и расцвеченному всеми огнями радуги Бродвею, побывать в многочисленных, с нетронутой живой природою, парках и, наконец, увидеть в разные часы дня и ночи восхитительную по стройности, богатству и могуществу Пятую Авеню, - чтобы сказать, что коренные ньюйоркцы правы, утверждая, что нет в мире более чудесного и более своеобразного города, чем их Нью-Йорк.

Кроме того, при всем обилии благ земных, при всем обилии богатства и богатейших людей, этот город производит впечатление рабочего, всегда в поту, в пыли и в саже, с тяжело дышащей сильной грудью, с учащенно бьющимся неутомимым сердцем и с горящими всеми огнями добра и зла глазами.

Нью-Йорк не знает устали, не переносит утомленных и унылых, и презирает немощных и слабых. Он не знает ни пощады к умоляющим, ни сострадания к погибающим. Нищего он толкнет, умирающего добьет.

Но зато надо видеть Нью-Йорк в дни отдыха. Сотни тысяч веселых, разодетых, мытых людей на поездах, в собвеях, на трамваях, на элевейторах и на сотнях тысяч автомобилей, а также на всевозможных переполненных пароходах, яхтах и моторах, - все это как под ударом молота, искристо разбрызгивается из города в его разнообразные, местами девственные окрестности, в леса, на горы, острова и пляжи, чтобы там за целый день, иногда за ночь и день, со всею жадностью глотнуть и отдыха, и воздуха, и новых сил для новых напряжений.

Но, конечно, Нью-Йорк не настоящая Америка а, может быть, наоборот, он-то и является многообразной истинно-интернациональною Америкой, которая создала могучую культуру и величайшее из свободных государств на новом первобытном месте.

Во всяком случае, в Нью-Йорке собраны без исключения все нации, все расы и религии, все языки, и все это, кроме родного языка, говорит на общем и одном английском, и все это, достигая своих собственных успехов, кует успех и силу истинной Америки.

И мы, знающие, чем сопровождается революция, можем себе представить, что будет, если, не дай Бог, на все эти пятнадцатые этажи не пойдет вода или прекратятся сразу во всем городе сообщения с питающей провинцией, или перестанут подниматься и спускаться лифты, тогда как соседний небоскреб горит.

Недавно промелькнуло газетное известие о предстоящем в Америке землетрясении, и я представил себе тот страшный каменно-железный хаос, который мог бы наступить здесь только в одну минуту.

И в то же время я не представляю себе уныния американского народа, какие бы несчастья ни стряслись над ним. Он так вынослив, закален в труде, он так предусмотрителен и так находчив, что после всяких стихийных бедствий, встанет снова с тем же бодрым и веселым, но и с тем же неумолимо жадным к жизни ликом.

Кроме всего, есть какая-то в этом народе невянущая молодость, я даже сказал бы юность, перед которой, после всех технических завоеваний, предстоят неслыханные духовные возможности.

Г.Д.Гребенщиков